Рыцари моря жить не могут без солярки. Шел тот же 2009 год, мы были на десять лет и на несколько неидеальных штормов моложе, и мы верили в силу паруса больше, чем сейчас.
Выходя из Владивостока, мы запаслись топливом с надеждой на парус. Но июль оказался гораздо более штилевым, привычный север отказывался дуть, и все остальные румбы отказывались дуть тоже. Один день мы даже потратили в ожидании ветра на якоре. Наловили бычков, пожарили бычков, поели бычков, поняли, что этих бычков до нас уже знатно поели паразиты, выбросили все, что не успели доесть. Выбесили по рации пограничников, которые не могли понять, почему мы никуда не движемся, стоим в зоне их ответственности. Пообщались с пограничниками, которые потеряли моторку с местными, ушедшую в туман – он висел над морем, морской, тяжелый, очень плотный. Послушали, как часа полтора договариваются по рации два огромных океанских транспорта – они шли встречными курсами, и очень долго обсуждали, как бы им так разойтись половчее, со своей океанской инерцией. Ветер не дул. До этого солярка уходила в два раза быстрее, чем надо. Дальше суши не было до самого Сахалина. Нужно было что-то делать.
Мы решили сунуться в залив Рында, где есть населенка, и попробовать купить топливо там.
Зашли мы туда часов в шесть утра. Очень кстати на входе на якоре стоял водолазный катер, и мы подумали, что он, наверное, будет счастлив в этот ранний час продать нам немного солярки. По рации он не реагировал, поэтому мы решили попробовать найти на нем кого-нибудь живого лично и компенсировать беспокойство персональной харизмой и чем-нибудь из провианта.
Нормальные моряки на Дальнем Востоке всегда жалеют яхтсменов и туристов-парусников, умиляются им, по крайней мере по моему опыту. Но были нюансы. За день до этого, во-первых, был день рыбака. Во-вторых, также за день до этого, команда бота лишилась надувной лодки с мотором. Или, если быть более точной, лодочку сперли местные, потому что еще до этого команда застрелила на берегу и сожрала дикого оленя, и местные сочли себя обиженными, поскольку считали угодья своими. И капитан только вчера вернулся с переговоров, где ему был назначен выкуп. Но мы всего этого не знали. Мы тихонечко подошли к ботику, безответно побибикали, пришвартовались (борт у них был метра на два выше нашего, и только мачта торчала над ним и выдавала наше присутствие).
Вылезти было непросто, но я справилась – а пошла я договариваться, как обычно, в качестве наиболее жалкого и харизматичного персонажа. И вот, значит, иду я вдоль борта, отгоняя мысли, что на таких судах часто бывают судовые псы, и псы эти нередко наделены внушительными размерами, и редко – человеколюбием. Котик! Пусть лучше на этом судне будет судовой котик.
Открывается дверь и выглядывает оттуда сонное помятое брутальное лицо. Я готовлюсь произнести приветствие. Дверь захлопывается на время, достаточное для произнесения Отче Наш. До суши, кстати, метров триста, а о психике рыбаков мы как-то не подумали. Дверь открывается снова, а я уже метрах в двух. Не исчезаю. Как выяснилось, на момент нашего прибытия отмечание дня рыбака, сопряженное с поминанием лодки, уже миновало пик и вышло на плато, но был еще порох в пороховницах и топливо на столе.
В мое существование сначала не поверили, потому как ну что за хрень. Однако же мачта торчала из-за борта неумолимо и объективно, с этим доводом пришлось согласиться. Выслушав о цели визита, нас мгновенно пригласили внутрь в полном составе. Продавать нам солярку сначала категорически отказались. Потому что самим не хватает, будущее туманно, японцы ежа не взяли, в мире черт знает что творится, а тут еще лодка эта… Но все же для интересу нас спросили, сколько нам надо-то?
– Литров двадцать! – робко пискнул Миха.
– Чего двадцать? Тонн? В смысле литров? – вновь поразились ежеловы. – Литров солярки? Солярки литров? Ладно, тащи сюда свои пузыречки.
Ликующий Миха вернулся с канистрами и пошел заправляться. По его словам, основная проблема состояла в том, чтобы при открытии любого выпускного устройства струей солярки не вышибло канистру. Учитывая, что это судно на стоянке тратит топлива за пару часов столько, сколько нам хватило бы до Сахалина, а топливопроводы и вентили своими размерами сделали бы честь средней локальной канализации. Подходящих воронок тоже не было ни у них, ни у нас. В итоге проблему решили, слив нам солярку с какого-то фильтра. Слили литров восемьдесят, заполнив все наши пузыречки. И даже денег не взяли. Зато нас накормили жареным изюбрем, а мне лично из судовых закромов принесли свежих бананов. Потом еще команда исполнила песню про кудесницу леса Олесю (сложно найти композицию, к которой я относилась бы более противоречиво), и старпом почему-то предположил, что меня, наверное, в жизни кто-то очень сильно обидел, раз я плаваю с тех пор по морю. Далеко не всякий моряк способен поверить, что в море можно ходить просто из позитивных соображений, да еще и на таком утлом суденышке, как 11-метровая парусная яхта, да еще и на свои же деньги.
Дабы утро не превратилось в вечер, через пару часов мы покинули судно ежеловов, и отправились пересекать Японское море, где нас ночью и настиг тот самый Неидеальный Шторм. А вывод такой: солярки, товарищи, много не бывает, и слава малому рыболовецкому флоту! Фотографий тех ежеловов, достойных вашего внимания, у нас не осталось, поэтому пусть будут киты с дельфинами, которые были в тот же день, и входной мыс в Рынду (или где-то рядом). А также другой ежелов, не менее достойный, угощавший нас кальмарами в Тернее уже в другом сезоне.
Main photo by Maximilian Weisbecker
Олеся Ильина
Биолог, координатор экологической программы "Умный субботник", морской капитан