Софи Марсо: «Хочу быть свободной и легкой»

ЭНН ДЯТКИН

Софи Марсо… Это история актрисы, которая в своем первом же фильме вызвала цунами. Ей было 13 лет. Это был «Бум» — история ребенка, который вырос вместе с нами и которому с самого раннего возраста пришлось формировать свои собственные правила и изобретать свои ограничения. Это история женщины, которая постоянно удивляет. Откровенная и честная речь, тщательно подобранные слова и письменные исследования в La Souterraine — сборнике изобретательных и литературных текстов и стихов, который она недавно опубликовала в издательстве Seghers. В этом году она также решается сыграть в театре и только что стала хитом в спектакле «Нота» с Франсуа Берлеаном.

Интервью с Софи Марсо, девушкой с обложки французского Vogue за апрель 2024 года.

Вы все еще пишете сейчас?

Мне бы очень хотелось. Я пять месяцев была в театре с «La Note»… Счастье, которое заставило меня жить по определенному ритуалу. Но потом от этого ритма нужно отходить и заполнять пустоту, которая образуется после насыщенной жизни. Всегда нужно немного вернуться в седло, а потом есть просто жизнь, которая отнимает время. А чтобы писать, нужно решиться, дисциплинировать себя, сказать себе: «Ладно, я могу двигаться дальше, все в порядке, все на своих местах, все хорошо, могу посвятить себя этому».

И разработать новый фильм как режиссер?

Нет, написание сценария – это другое дело. Это хорошая школа для того, чтобы научиться структурировать историю, но она не доставляет такого же удовольствия. В кино важна история, а литературный аспект практически не имеет значения. Что мне нравится в писательстве, так это то, что мы не знаем, куда нас ведет история… Это более свободный и интимный опыт. Для меня, ушедшей из школы в 15 лет, очень важны предложения, ритм, смысл правильных слов. Именно через них проходят эмоции и существуют цвета. Кроме того, я не так уж хороша в изобретении структур. Я предпочитаю бродить.

2025 год станет для вас годом большого театрального тура с La Note. Испытывали ли вы страх перед выходом на сцену?

Само собой! Мы выставляем себя публике без сети и без фильтра. У меня всегда есть страх, что я не смогу занять это место. Это впечатляет, потому что объем комнаты по сравнению с игрой перед камерой огромен. От одного разговора об этом у меня пересыхает во рту! Как только вы начинаете, страх перед сценой улетучивается, вам не приходится наблюдать за собой. И вы живете в этом остановленном моменте, плавете в нем. Чем лучше вы справляетесь с текстом, тем больше удовольствия получаете.

Хотите сыграть что-то из классики?

Да, и в этом случае выбор директора принципиален. Мне очень понравился «Король Лир» в «Комеди Франсез» Томаса Остермайера. Также обожаемая, но не классическая, пьеса по мотивам нобелевской премии по литературе Ольги Токарчук «На костях мертвых» в адаптации Саймона Макберни в «Одеоне». Великолепно! Интерпретация, постановка — это было великолепно!

Несмотря на все нынешние вопросы об использовании детей, особенно молодых девушек, в фильмах, вы вспоминаете ту маленькую девочку, которой вы были, которая так внезапно погрузилась в мир кино с фильмом «Бум» в 13 лет?

Да, я думаю об этом, конечно! Мы говорим о том, что за кадром, о том, что было скрыто. В результате мы лучше понимаем мир, в котором жили в то время. Потому что, когда мы дети, когда мы начинаем, мы не находимся в анализе. Мы живем в настоящем моменте. Мы не предупреждены и не опытны. Мы боремся с этим, мы справляемся.

Вы были чрезвычайно молодой звездой. Еще совсем ребенком…

Как ни странно, я думаю, что известность защитила меня. Со мной ничего не могли сделать. И в то же время меня не пощадили. Я прошла все испытания, о которых сейчас много пишут в прессе об этой мужской власти над женщинами, я испытала это в кино, как испытывают это другие женщины в других профессиях. И очень хорошо, что это сейчас осуждается. Как для женщин, так и для мужчин. У мужчин есть свои проблемы. Им тоже достается по полной, с чем их не учили справляться… Они «надели костюм» и им приходится из него вылезать. Этот крик, который мы слышим, действительно является криком, связанным с несправедливостью. Когда тебя принуждают к чему-то, что уже невыносимо… Я считаю, что мужчины как бы немного отсутствуют. Они в очень оборонительной позиции. Но когда их расспрашивают, они начинают немного лучше понимать, что им тоже пришлось играть в игру, которую они не очень-то и хотели. Когда я смотрю на совсем молодых мужчин, 20- 22-двух лет, я говорю себе: «Ух, это так сложно». Они выглядят хрупкими и очень тревожными.

Как вы были защищены во время ваших первых фильмов?

Меня защитило мое воспитание. Моя мать сильно страдала от того, что ее отец не считался с ее интересами. Из-за него ей просто пришлось выйти замуж и вести себя, как хорошая девочка. Никакого обучения для нее не планировалось. Мама очень расстраивалась из-за этого.

Следила ли она за тем, чтобы вы не были полностью поглощены кино?

Для меня самой всего этого было очень много! На меня обрушилось такое цунами. Но мне удалось не попасть в беду. Во всяком случае, у меня уже сформировалась определенная форма недоверия, потому что я была настолько поглощена образом этой маленькой буржуазной девочки, которая имела мало общего со мной, что мне пришлось искать себя в этой потоке. Поэтому я и не кричал с крыш: «Я хочу большего! Я хочу продолжить! Я хочу сниматься в фильмах!»

И что было дальше? Был ли вариант все остановить?

Да, я не выбирала эту профессию. Я люблю играть, но я делала все наоборот. Я пыталась не выставить себя напоказ, а защитить себя. И, несомненно, мне было необходимо заново открыть в кино форму аутентичности. Меня уже приняли за кого-то другого по всем сфабрикованным изображениям, поэтому фильмы, которые отходили слишком далеко от меня, меня очень пугали. Мне не нравились роли, которые мне предлагали в 1980-е. Я была очень объективизирована, нужно было играть в пограничных сценах, и я говорила: ни за что!

Легко ли было от них отказаться?

Мне говорили: «Соглашайся, такова киномашина, это именно так и происходит, ты не можешь отказаться». Ну да! Потом восемнадцать лет я жила с режиссером Анджеем Жулавским. Я снялась во многих фильмах помимо его фильмов, возможно, меньше в авторском кино, потому что в этой области он считал, что обладает эксклюзивностью. Это странная профессия, в которой эго очень чувствительно, и если люди не чувствуют, что вы полностью доступны и в абсолютном желании отдать свое тело и душу своему искусству, они обратятся к кому-то другому… Я не была на 100% доступна для этой работы. В 13 лет я полностью отдала этому жизнь, и поэтому мне хотелось оставить что-то себе. Я была довольно сдержана.

Вы чувствовали себя одинокой или окруженной людьми?

У меня были родители, но они были очень заняты, поскольку снова начинали совместную жизнь, потому что до этого успели развелись. Они были немного ошеломлены моим успехом. Они увидели, что я независима, потому что у меня есть деньги и я работаю. Так что я немного поработала самостоятельно, в 15 лет бросила учебу, купила собственную квартиру в Париже. Затем я очень быстро, в 18 лет, завязала отношения с Анджеем Жулавским, которым я восхищалась. Я на некоторое время поместила себя под стекло. Мы жили на окраине. Мы мало встречались с друзьями и членами семьи. Это был период, когда мне нужно было построить себя. Потому что в противном случае каждый продолжал бы собирать во мне свои кусочки пазла, и, в конце концов, кем я была бы? Я не специально так все устроила, но, очевидно, мне нужно было структурировать себя, совершенствоваться, продолжать расти. Я вернулась на некоторое время в учебу в монастыре. Мне это понравилось.

И еще у вас хватило смелости выкупить контракт с Gaumont, который вы подписали, чтобы решить, какие фильмы вы собираетесь снимать. В 18 лет это не было пустяком!

Да, это не было пустяком. Я получала письма от адвокатов, я видела себя в тюрьме! То, что я им не подчинилась, свело с ума продюсеров Gaumont! И более того, я ушла от них к «метику», как они называли Анджея Жулавского (прим. переводчика: метэ́ки, также мете́ки и мето́йки — в Древней Греции лично-свободные неграждане, которыми являлись постоянно-проживающие в полисе иностранцы и вольноотпущенники). Как идеальная маленькая девочка, очень буржуазная маленькая француженка, очень милая во всех отношениях, собиралась гастролировать с этим поляком и разыгрывала истерические вещи? Для Алена Пуаре, одного из руководителей Gaumont, это было полное отречение. Он ненавидел меня!

Кем вы восхищались в детстве?

Когда я была маленький, я не ходила в кино, не читала. Мы не слушали музыку в семье. У меня в комнате не было плакатов. В доме было всего три винила, включая пластинки Анри Сальвадора, который меня ужасно напугал, и Рубетта. Но друзья подарили мне Desire Боба Дилана. И он стал моим кумиром. Я думала, что он замечательный. Мне нравился его образ жизни, его музыка. Я слушала эту пластинку на повторе.

Вы хотели с ним встретиться?

Да, но я думаю, что у него плохой характер. Я становлюсь парализованной, когда встречаю людей, которыми восхищаюсь. Поэтому я предпочитаю хранить их в своей шкатулке для фантазий.

Как режиссер вы сняли свои собственные фильмы, в том числе первый «Поговори со мной о любви» с Жюдит Годреш. Вы знали ее историю?

Она храбрая, Джудит. Она уверенно стоит на ногах. Нужно говорить! И она права. Режиссура была для меня чем-то вроде обязательного шага. Я ничего не знала о том, что с ней произошло, но, оглядываясь назад, понимаю, почему ей понравился мой сценарий.

Вы первая, кто высказался о действиях и словах Жерара Депардье на съемках фильма «Полиция»…

Да, но в тот момент меня никто не послушал! Я была маленьким дьяволом, «большой б…», как сказали по телевидению Морис Пиала и Жерар Депардье. И это никого не шокировало! Многие режиссеры потом говорили мне, что в то время они думали, что никогда не будут работать со мной. Условленным словом было сказать: «Как она относится к своему директору…» Меня не внесли в черный список, но я думаю, что многие стали относиться ко мне прохладнее.

Неужели на съемочной площадке было невыносимо?

Морис Пиала не был невыносим. Потому что, когда я увидел атмосферу, я сразу попросила с ним разговора. Мне было нехорошо, я не понимала, чего он от меня ждет. Я
ему сказала: «Я очень рада сняться в вашем фильме и сделаю все, что вы захотите. Но делать это нужно красиво, вежливо. Криками, оскорблениями вы добьетесь только того, что я закроюсь, как устрица, и вы от меня ничего не получите». Он немного удивился, но в процессе съемок он уважал меня, ничего предосудительного не делал. Создание хаоса было его способом ведения дел. Он не любил скучных вещей: как только съемки приобретали профессиональный вид, это его раздражало. Но он никогда не говорил плохо о моей игре… Никогда. Жерар Депардье в «Полиции» — совсем другая история. Я знала его по фильму «Форт Саганн», где он был великолепен. Когда я согласилась на фильм Пиала, я сказала себе: «Проблемы не будет, рядом со мной Депардье, и он
мне поможет». И нет! Это было ужасно. Во время съемок в «Форт Саганн» он был добродушным, веселым и откровенным, и я не помню, чтобы он шокировал или провоцировал. Жерар сильный, и я думаю, что система действительно поощряла его. Потому что кино любило, как говорится, эту личность, эту природу, эту правду. Но он превратился в мистера Хайда в «Полиции». Вопрос был в том, кто вызовет наибольший хаос. Он был очень плохо воспитан, невежлив. Он не применял насилие и не бил меня, но делал очень неуместные жесты. Это была не что иное, как провокация, унижение, захват власти. И все это под предлогом смеха… После этого я больше не хотела с ним сниматься. Никогда. Я поняла, что он перешел границы, но и другие, которые позволили ему это сделать, тоже их перешли. Каждый включился в свою игру.

Находите ли вы ему оправдания?

Он из трудной среды, где люди, возможно, не так сильно обижаются на нападения. Но мы не можем оставаться в каменном веке. Мы должны перестать верить в то, что не несем ответственности за то, что делаем, потому что у нас было трудное детство. Моя жизнь тоже была тяжелее, чем у большинства людей, занимающихся этой работой. Мне часто говорят: «Но ты же жесткая». Это не я жесткая, это другие мягкие. Жизнь редко бывает дорогой из роз. Нелегко рожать, нелегко делать первые шаги… Я немного закалена, и это меня защитило.

Защитило от чего?

В мире кино и фотографии очень много плохой практики: фейковые кастинги, фейковые фотосессии. Я никогда не проходила кастинг во Франции, потому что меня уже знали. Но попала на несколько в Штатах и ​​подумала: «Что это, почему меня просят раздеться? Может быть, в камере даже нет пленки…» И это происходит со многими! С теми, кого эти практики не окончательно разочаровали.

Каждый год вы были любимицей французов, хотя и сталкивались с небольшим презрением со стороны общества…

Даже не хочу знать.

Вы пишете, что Софи Марсо, которая на обложках журналов, чуть ли не больше похожа на вашу мать, чем на вас…

Моя мама на самом деле не имела права голоса, но все же взяла на себя ответственность за свою жизнь с большим мужеством. Она гордилась моим взлетом, с этими образами я была как бы частью ее. Я отдала ей должное в ее женственности. Это был способ сказать ей: «Ты работала не зря, благодаря тебе новое поколение начнет с гораздо большими знаниями, все, что ты пережила и что послужило опытом для нас, окупилось». Я вижу, как мы можем очень быстро накопить множество слоев и массу нерешенных проблем, которые мы не хотели видеть. Со временем мы видим, как люди ослабевают под тяжестью своей жизни. Я стараюсь наоборот:

хочу быть свободной, легкой, иметь возможность продолжать путь, не таская на спине тяжелые сумки

Как вы это делаете?

Я сортирую. Ментальные обновления. «Устраивает ли меня мой образ жизни? Нравятся ли мне эти отношения? Это сбалансировано?» Я стараюсь не допускать, чтобы недосказанные вещи накапливались по всему дому, как бумажки. Психическая сортировка включает в себя письмо и все творческое.

Вы хорошо наводите порядок?

Я хранила многие статьи долгое время. Для меня это была сумма моей работы: все эти фильмы, эти интервью! Моя работа лежала в коробке, и я могла оценить ее объем. Однажды моя помощница сказала мне: «Софья, зачем ты все это хранишь?» И все выбросила! Это заставило меня чувствовать себя очень хорошо! У меня нет ностальгии.

Легко представить, что вы живете в сельской местности…

Я готовлюсь к этому! Мне нужна тишина вокруг меня, звезды, прогулки. Это прекрасно! И еще я сейчас недостаточно читаю.

Что бы вы хотели прочитать?

Я хочу прочитать Николя Матье. И всю эту разнообразную литературу перебежчиков, конкретную в поисках истины и восстановлении опыта, эти наблюдения за другими. Еще мне очень нравится Эдуард Луи.

Похоже, вы свободны от всякого нарциссизма…

Да. Я везде занимала много места. Настолько, что в моей повседневной жизни, в моем окружении я не должна слишком сильно возвращаться это. Я научилась смирению. Как будто я уже была там слишком долго и мне пришлось замолчать. Я провожу свою жизнь, слушая других.

Источник: Vogue
Перевод с французского
Photos by Quentin de Briey