Сериал про личинок капитана был бы неполным без истории про неидеальный шторм. Условия для него были уже менее детскими: вместо Обского моря – Японское, вместо ассоли – ЛЭС-35 с типичным русским яхтенным именем – звали ее «Арго». Эта лодка была той мелью, на которую невозможно было не сесть – я не могла ее не купить. Шел год 2009 – первый год моего владения ею. На «Арго» мы шли из Владивостока на Сахалин и находились где-то чуть севернее Японии. Там проходишь рядом с островом Ребун. Персонажи фигурировали уже узнаваемые, кроме меня присутствовали иркутские яхтсмены Ivan Vi, будущий адмирал Байкальского Дадли Диксовского флота, и Антон, а также Миха, которому суждено было стать конструктором наших катамаранов, но тогда он об этом еще не знал.
За день до Неидеального Шторма мы разжились соляркой, не дождались ветра, смотрели, как киты выпускают фонтаны посреди водного зеркала, и рассчитывали на штилевой переход, чтобы можно было любоваться на звезды, на свечение моря. А потом ожидали встретить дельфинов на мысе Крильон. Они всегда там играют, на стыке Куросио и холодных вод.
Ночью звезды выключили, а ветер потянул с востока, стал крепчать, поддавать и заходить на встречный, что нехарактерно. Днем он продолжил начатое, становясь все более крепким и встречным и все больше выпихивая нас от Сахалина в японские территориальные воды. Мы зарифились. Мы опять зарифились, потом еще раз зарифились, на последнюю полку. Мы сменили геную на штормовой стаксель. Волны росли, причем как-то нездорово быстро. Ближе к полудню ходить, точнее ползать, по палубе без полной обвязки, пристегнувшись к леерам, стало страшно. Отпускать от лееров сразу обе руки тоже стало страшно, особенно находясь на носу. На каждой волне нос взлетал ввысь, и взъерошенный уровень моря уходил далеко и отвесно куда-то под днище. Потом нос летел вниз и с размаху врезался в воду. Волна проносилась по палубе, бурля, захлестывая созерцателя по пояс и пытаясь оторвать его от релинга.
Начался дождь, сильный. Тот же самый дождь на юге острова заливал Южно-Сахалинск и железнодорожные пути, размывал дорогу и сокрушал мостик, ведущий в наш яхт-клуб. Но мы об этом не знали.
Плохо было вообще не это, плохи были другие вещи. Сначала смыло геную, увязанную по борту. Мы крайне дотошно относимся к привязыванию матчасти, но в тот день я поняла, чего стоит наша дотошность – очень мало она стоит. Море может развязать любые узлы и смыть любой предмет, одушевленный или нет. Вот оно и смыло геную – мы обнаружили, что наш парус размотан вдоль борта и его треплет в водяном фарше под днищем. Мы предприняли операцию по спасению паруса и выволокли его на палубу.
Чтобы не тащить растрепанный парус в кокпит, мы подобрали момент между волнами и постучали в люк. Внутри находился на подвахте Миха, он там пытался спать. Было некогда объяснять, поэтому мы просто запихали мокрую скомканную геную вместе с парой ведер воды в теплый сухой форпик, невзирая на протесты подвахты, побыстрее, пока не пришла следующая волна.
Шпигаты. Шпигаты – это отверстия для слива воды из кокпита. Кокпит – это такая ванна, где сидит команда: если бы не шпигаты, аналогия была бы полной. На «Арго», по прихоти затейника-конструктора, шпигаты имеют замысловатую извилистую форму и находятся под 100-килограммовым спасательным надувным плотом, что делает их прочистку на ходу невозможной. Шпигаты регулярно забивались и не сливали. Каждая волна, проносясь по лодке, пыталась остаться с нами в кокпите подольше. Когда я сидела на корме и рулила, в какой-то момент вода поднялась вровень с моими сапогами.
Из недр, из-под ПСНа, материализовалась бутылка ряженки, потерянная кем-то из команды, и стала плавать вокруг меня, доверчиво тычась в ноги, как ручная рыбка. Религия не позволила мне выкинуть пластиковый мусор в море, поэтому я метнула ее в каюту. Включение в процесс энергичного человека с ведром довольно успешно решило проблему воды в кокпите, и ситуация стабилизировалась.
Плохая новость пришла снизу. Начинающие мореманы, к которым относилась и я, воспринимают понятие «жесткокорпусное судно» буквально, рисуя себе стремительное монолитное тело, пронзающее волны. Что не так. Находясь в дурном расположении духа, море ломает, изгибает, сжимает и скручивает любое плывущее по нему судно, и делает это с энтузиазмом мужика из анекдота, отжимающего упавшую в самогон кошку. Это происходит и с яхточками, и с супертанкерами, лишь у подводных лодок есть альтернатива, но там свои нюансы.
Мы не были супертанкером. Деревянная лодка вообще довольно подвижная конструкция, все части ее «играют», то есть скрипят, трещат, елозят и гнутся. Волны раскачали и расшатали все люфты в старом корпусе, нашли и растянули все щели, и в них полезла вода. Скопившись в большом количестве, на качке эта вода стала хлюпать и бросаться из-под пайол на борта, угрожая содержимому рундуков, бортовых ящичков и нашей остойчивости. Пока Ваня рулил, мы с Антоном спустились вниз откачать воду. Вообще у руля мы сменялись часто – рулить было как-то нервно.
Обычно мы откачивали воду ручным насосом. Даже на спокойной стоянке отстоявшиеся подсланевые воды содержат частицы краски, грязь и прочие взвеси, которыми богат трюм старой лодки. Поэтому носик нашего насоса в качестве фильтра был снабжен стальным ситечком, и также у нас была специальная щеточка, чтобы чистить ситечко, если оно забилось. Шторм нашел и взбаламутил всю доступную грязь, поэтому откачка воды выглядела следующим образом: я делала два-три качка, ситечко забивалось, дальше я чистила ситечко, а Антон тем временем черпал воду кружкой в ведро и выплескивал наружу. Ведром, как всегда, получалось быстрее.
Внутри, в каюте, качка чувствуется совсем иначе, чем на палубе: кажется, что лодка мееедленно ползет по волне вверх, потом меееедленно ползет вниз, совершая при этом множество хаотичных вращательных движений, и все в таком мууутном темпе. Ввеееерх – вниииз, ввеееерх – внииииз… Ни я, ни Антон не страдали морской болезнью, но вдруг начали, и заранее извинились друг перед другом на случай, если кого-то из нас вывернет. С моей стороны до конфуза было очень близко, со стороны Антона, по его словам, тоже.
В этот момент Миха уже изгнал мокрую геную со своего спальника в салон, частично устранил нанесенный ею ущерб и продолжил пытаться спать в форпике. Помимо качки, из-за которой он катался колбасой, ему помешало жуткое зрелище: он увидел, что через плохо приклеенные приборные окошечки в стенках кокпита (прихоть уже не штатная, но кого-то из бывших владельцев) внутрь судна с каждой волной струями поступает вода. Миха вооружился лейкопластырем и пополз заклеивать бреши. Я не знаю, кто конструировал Миху, но этот человек наделен рядом сверхспособностей, к которым относится, в частности, непереносимость кисломолочных продуктов. Если показать и дать понюхать Михе розовый йогурт, ему станет дурно (не спрашивайте, откуда я это знаю). И вот ползет значит зеленоватый укачанный Миха с лейкопластырем по мокрой генуе и видит брошенную мной ряженку. Богатый внутренний мир ряженки, сформировавшийся за несколько дней брожения, и сила удара расперли бутылочку и она открылась, ее содержимое вонючей кляксой растеклось по генуе. Миха увидел ряженку и обонял ее аромат… увидел наши испуганные зеленоватые лица, смотрящие на него прямо снизу.. Мы все поняли.. Нет, катастрофы не произошло, но мы никогда не были столь близки к коллективному физиологическому провалу. Наше трио с тухлой ряженкой в этот момент было достойно пера Иеронима Босха.
Потом море стало еще хуже, волны – выше, ветер – сильнее. Если попадаешь в циклон (а это был он), очень важно понять, в какой его части ты находишься. Если в передней правой – ветер тащит тебя в центр, и чем ближе к центру – тем хуже. Если в передней левой – ветер выпихивает от центра. То есть правая сторона хуже, там нужно спасаться, рубясь против ветра, тогда как из левой можно спастись, свалившись по ветру. Когда ветер меняется по часовой стрелке – четверть правая, все плохо, надо рубиться. Если против часовой стрелки – четверть левая. Все это верно для северного полушария, в южном наоборот. Элементарно же! До того дня я никак не могла уложить в голове всю эту схему, постоянно путала право-лево и север-юг. Но тут надо было что-то решать, в разгар веселья я достала лоцию, проверила все на несколько раз, сделала вывод, что мы в левой четверти и в северном полушарии, следовательно нужно валить по ветру, и запомнила все четверти циклона насмерть.
До того момента мы упорно пробивались против ветра и волн, поскольку именно там находился нужный нам мыс Крильон – южная точка Сахалина. Но центр циклона тоже был там, и, вероятно, достаточно близко. По крайней мере, когда мы встали на попутный курс и поехали мимо Сахалина по ветру – высота волн и сила ветра стали уменьшаться с каждым часом. Оказалось, что мы вполне можем идти западнее – в сторону Татарского пролива, минуя японцев. Сначала мы съезжали с попутных волн так лихо, что руль выходил из воды и лодка летела вниз по своей произвольной траектории, управляясь весьма условно. Тогда я поняла, что 11 метров – это небольшая яхта, совсем небольшая, надо хотя бы 20. Потом волны стали плавнее и она перестала так делать.
Потом стало еще спокойнее, и я ушла досыпать свою вахту. Несмотря на то, что еще сильно кидало, а внизу поселилась генуя с ряженкой, на меня снизошло умиротворение. Мыс Крильон и дельфинов я проспала, на следующую смену море было почти спокойным, а из Корсакова нам навстречу перли военные и мирные суда, включая контейнеровоз «Николай Рерих» – мы почему-то всегда его встречали.
Потом я стала умнее и поняла, что идеальный шторм – это когда он в море, а ты в закрытой бухте, жаришь плюшки и волны фотографируешь.
Main photo by Torsten Dederichs
Другие рассказы из цикла:
Как становятся капитанами: история первая
Как становятся капитанами-2 или Месть биосферы
Олеся Ильина
Биолог, координатор экологической программы "Умный субботник", морской капитан
